Кому мать война

Если бы не трагические обстоятельства, это можно было бы назвать удовольствием для гурмана — находясь на Украине, можно смотреть по телевизору как российский канал «Россия 24», так и украинский телеканал «24». Как можно догадаться, оба канала совершенно однотипны. Бытие не дается нам просто так, учит Хайдеггер, его можно обнаружить только в разрывах и умолчаниях. С объективной информацией то же самое: она не в том, о чем СМИ говорят, а в том, о чем они умалчивают или недоговаривают.
Оба канала описывают одни и те же события. Эфир 9 августа, вечер. Украинский канал говорит о шести освобожденных населенных пунктах; «Россия 24» тоже говорит, что войска ДНР освободили «несколько населенных пунктов». Украинский канал показывает высотный дом в Донецке и говорит, что его обстреляли террористы; тот же дом мелькает в сводках «России 24», и там говорят, что дом «обстреляли украинские военные». Сюжеты начинаются с панорамной съемки — показывают пробоины в доме, дым на заднем плане, разрушенную детскую площадку и, конечно, синхроны местных жителей. На российском жительница ругается, что нет нормальных бомбоубежищ; на украинском — «они начали стрелять оттуда, мы спрятались сюда». Характерно, что мирные жители не выражают симпатий какой-то одной стороне. Можно догадаться, что они уже ни на чьей стороне, им плевать, откуда летят снаряды; они просто проклинают всех. Собственно, вопрос «чьи снаряды бьют по мирным жителям» — ключевой вопрос этой войны. В современных войнах, как писал Мерло-Понти, воюют не за населенные пункты, а за моральную правоту, за то, чей ад считается гуманнее, — потому что все войны теперь ведутся за мир. Мирные жители в обоих синхронах называют тех, кто, по их мнению, выпускает снаряды, «они» и «эти»; телеканалы даже не догадываются, как они в этот момент похожи. За смерть никто не хочет отвечать; ответственность возлагается обеими сторонами на абстрактное и безымянное зло, на некое «оно». Как будто «оно» обладает собственной волей и убивает само. Но мы-то знаем, что убивают люди.

Далее сюжеты повторяются буквально: зона АТО, разбор баррикад на Крещатике, митинг в Харькове против Кернеса. «Россия 24» утверждает, что митинговали не только против Кернеса, но и за и что все закончилось потасовкой. Украинский канал ничего о драке не сообщает. Про разбор баррикад показывают одни и те же кадры, но комментируют, естественно, противоположно; российский — в духе «в Киеве опять бардак, и опять какие-то люди жгут шины»; украинский — «люди наконец-то решили навести порядок, чтобы не было бардака».

То есть это вполне нормальный параллелизм: есть такая точка зрения на Украину, есть противоположная, тут все нормально — до тех пор, пока не вспоминаешь, что телеканал «Россия 24» — вообще-то не украинский. Но ведет он себя так, как будто он «тоже» украинский (других новостей там, в сущности, нет, поэтому иллюзия полная). Это особенно заметно здесь, на Украине: что главная и единственная цель российского телеканала — до деталей мимикрировать и притвориться украинским.

Преимущество украинских СМИ перед российскими — даже если допустить, что там тоже пропаганда, — одно, но существенное: украинские СМИ говорят все-таки о событиях в собственной стране.

Все это напоминает сюжет, условно, сказки Шварца про тень, переосмысленной японским режиссером — с элементами мистики и триллера. Жил человек, у которого был брат-близнец, умерший при рождении; а когда человеку исполнилось 23 года и у него есть работа, дом, невеста, вдруг в деревне появляется призрак умершего брата, который утверждает, что это он — настоящий, а его 23-летний брат — напротив, призрак и мертвец. И поскольку призрак умеет убеждать, то все постепенно начинают верить ему. И вот у настоящего брата уже нет ни работы, ни дома, а невеста, слегка поплакав, уходит жить к призраку, потому что женщины любят ушами. И настоящий близнец понимает, что единственное слабое место призрака — его неспособность к абстрагированию. Зомби не видит себя, он способен оценивать только других (тут такая хорошая мораль появляется у фильма: единственное отличие человека от призрака — это способность к самокритике).

В ситуации, когда у украинских СМИ обнаружился вдруг десяток братьев-призраков, единственный способ борьбы — быть самокритичными. Естественно, украинские медиа защищают армию, подыгрывают своим военным, дозируют сводки — но при этом они не устают критиковать собственные власти, президента, премьера, министров и даже военных. И даже допускают — насколько это возможно во время войны — противоположную точку зрения.

Сюжет на украинском канале «24» о взятии Марьинки: на блокпосту появляются типичные симпатизантки ДНР, и они кричат украинскому корреспонденту: «А вы поезжайте в Марьинку... Порошенко ваш обещал, что не будет стрелять по мирным людям... Зачем вы к нам приперлись... Зачем пришли на нашу землю...» Дальше это превращается в монолог в духе Сорокина, где смысл теряется и остаются только растерянность и страх, а в конце одна женщина говорит другой: «Да зачем ты это говоришь, они все равно это вырежут». А вот бойцы «Айдара» говорят на том же канале, что люди встречают их «по-разному, где-то хорошо, а где-то не очень». «Украина пока проигрывает торговую войну России» — Пятый телеканал. На всех каналах повторяют мнение эксперта, что прежде чем направлять солдата в зону АТО, его нужно шесть месяцев готовить, иначе это преступление. Российские медиа приучили к тому, что те, кто против, — это враги; на Украине те, кто против, — это не враги, а еще очень долгое время «свои». И в условиях войны это правило не изменилось: и те, кто сносит палатки на Крещатике, и те, кто их защищает, и женщины из ДНР — это все равно «свои». «Враги» — только те, кто с оружием, кто стреляет.

Главная и единственная цель российского телеканала — до деталей мимикрировать и притвориться украинским.

В основе такого поведения украинских СМИ лежит доверие к зрителю и слушателю — он более самостоятельный и «сам разберется». Поэтому, например, выступление Виталия Чуркина в Совбезе дают на «24» целиком, без комментариев: с точки зрения Украины абсурдность его речей саморазоблачительна, она не требует пояснений. Такой фокус в России не прошел бы — зритель тут не привык понимать что-то сам, он вообще не привык к «другой стороне», поскольку российская пропаганда строится по принципу «ни слова, ни полслова врагу». «Россия 24» не может дать без комментариев речь, условно, лидера украинской Радикальной партии Ляшко — что тоже было бы саморазоблачительно, предположим, — просто потому, что наш зритель не поймет «игры контекстов». Ему обязательно нужен толкователь.

Собственно, главная цель этого исследования — узнать, какова в украинских СМИ степень агрессии по отношению к России. А также — везде ли «пропаганда одинакова» и есть ли она вообще на Украине. Если учитывать, сколько мы об Украине как государстве и самих украинцах наговорили за пять месяцев, логично было бы предположить «симметричный ответ». Между прочим, главный моральный фундамент нашей пропаганды в том, что «идет информационная война» и даже если где приврал или недоговорил — это нормально; на войне «все ведут себя так». Собственно, отрицательная этика, на которой строится идеология последних 15 лет, — не «мы хорошие», а «все остальные точно такие же» — служит оправданием и тут: наши пропагандисты уверены, что украинское ТВ ведет себя «точно так же». Что там тоже «нас ненавидят» и «разгул пропаганды».

На Украине до недавнего времени была одна разговорная радиостанция — «Эра ФМ». Я целыми днями слушаю ее, и, к моему разочарованию, большинство программ по-прежнему «скучные» — про зерно, налоги, болезни, про комаров и экономику. Вот разговор с экс-министром регионального развития Василием Куйбидой. «Война с Россией, конечно, повиляла на ситуацию с недвижимостью». В украинском обществе до сих пор идет дискуссия — называть это войной или не называть, экс-министр не скрывается за эвфемизмами, но на этом и точка. Продолжает про макроэкономику. Вот сидят в студии два депутата. «Россия может давить на Европу, Европа давит на нас...» — «Да бог с ней, с Россией», — отвечает один из участников. Это очень типично. Никто не говорит специально о России, не исследует ее агрессивную природу и милитаризм — что было бы предсказуемо. Тут вообще не склонны к обобщениям; такое ощущение, что о России говорят только в крайнем случае, предпочитая эвфемизмы «северный сосед» и «сусiдня держава». Что за этим стоит? Да ничего. Собственно, про Европу и Америку тоже мало говорят. Украинские СМИ говорят про Украину.

Канал «1+1», программа «ТСН». Семь или восемь сюжетов — всё про Украину: опять Крещатик, АТО, раненые. Помощь фронту. Площадка для санитарных вертолетов на месте стадиона; пошив формы. Один сюжет про выборы в Турции. Девочка из Славянска рассказывает, что боевики плохие, — о'кей, это можно назвать пропагандой. Точно такие же девочки на российском ТВ рассказывают, какие плохие украинские военные.

Я досмотрел программу до конца. Ничего оскорбительного про Россию и даже Путина. Собственно, я ничего вообще про Россию не услышал. Был сюжет из Евпатории, он длился ровно три минуты, о том, что вместо молока в пакетах оказалась вода. Интересно, КАК диктор говорит об этом. Так Екатерина Андреева рассказывает о новорожденном слоненке в зоопарке. Тут классический случай, когда диктор только глазами и улыбкой выражает свое отношение. Та же ведущая во вторник, 12-го, комментирует сюжет о визите Путина в Египет. Все предельно уважительно, и только грустная улыбка в конце.

11 августа, программа на ICTV — «Свобода слова». Прямой эфир. Опрос «Решится ли Россия на военное вмешательство»: 62% считают, что нет, 38% — что да. Ток-шоу в России — это кумулятивный снаряд, он всегда бьет в одну точку. Украинское ток-шоу непредсказуемо. Даже если оно собирается с пропагандистской целью, то заканчивается взаимными упреками и разоблачением друг друга. Выступает спикер Минобороны Андрей Лысенко — куча упреков. Затем слушают лидера партии «Громадяньска позиция», бывшего министра обороны Анатолия Гриценко — и ему масса упреков. Сам Гриценко критикует Яценюка, министра обороны, президента. Затем атакуют вопросами замначальника СБУ Виктора Ягуна. Вопросы про крышевание, про наркотрафик через границу — в той же зоне АТО. «Если вы не готовы отвечать за ведомство, зачем вы пришли?» — бросают ему, когда он пытается уйти от ответа. Наконец, депутат Ляшко. «Много предателей. Мы никогда не победим, пока не разберемся с предателями в Киеве». Депутат Ляшко — тот еще украинский Ле Пен. Интересно, что даже он ничего не говорит про Россию (кроме того, что называет ее агрессором). Весь его пафос — против своих: «Так называемые беженцы сейчас все греются на морях. Все пляжи заняты донецкими номерами. Пусть побудут под “Градами”». Ведущий отвечает: «Ця нелюдська ворожiсть нагадуе радiсть деяких стосовно загибелi людей — хто б вони не були». То есть намекает на реакцию «некоторых» на майскую трагедию в Одессе, давая понять, что это недопустимо. «Тверда рука не завадить» (твердая рука не помешает), — говорит далее Ляшко. «Твердая рука у нас уже была, — отвечает ему депутат из «Батькивщины» Соболев. — И где она сейчас?»

Когда слушаешь все это, понимаешь, что в украинском эфире не хватает какого-то привычного для российских медиа элемента.

На Украине яростно спорят друг с другом. Россия как страна в украинском эфире — как ни странно, момент умолчания, это еще и реакция на травму. Представить, что придется воевать, не мог никто — и до сих пор не могут.

Единственное исключение — в украинских СМИ есть такой формат передачи — «Так что же случилось с россиянами?»: психологический уклон, попытка «разобраться». Что важно — с помощью самих же российских экспертов. Украинские медиа, даже говоря о том, что Россия наращивает войска на границе, посылает технику боевикам и нарушает воздушное пространство, умудряются говорить об этом так, как будто это не о России речь, а о каких-то отдельных от России войсках или отдельных боевиках. Не забудем, что в эфире государственного радио в прямой трансляции идут заседания Рады. И депутаты, кроме слов «российская агрессия» и «ворог», не употребляют никаких других слов. Никакой прибавочной стоимости, никто не занимается символическим умножением и расширением словесного зла.

Я уже дописывал этот текст, и вдруг подарок: весь день в эфире «Эры ФМ» (13 августа) обсуждают гуманитарный конвой, а также — попутно — российскую пропаганду. Утром разговор с медиаэкспертами. Вопрос — нужно ли заниматься контрпропагандой? Это многие ощущают как проблему — что Украина ничего не противопоставляет пропаганде. «Мы проигрываем российской пропаганде». Но все-таки вывод такой: это недопустимо для СМИ. Весь день обсуждают конвой. Рассматривают это и как компромисс с Россией, и как то, что «не принять помощь» будет политическим проигрышем. Половина звонящих (кстати, русскоязычных) предостерегают, ругают Путина, говорят «нам не нужна помощь от агрессора». Впрочем, тут же — и другие мнения: вот звонит явный антимайдановец, вот условный буддист-примиренец — «нас-хотят-поссорить». Никакого монолитного мнения в эфире нет, опять-таки слушатели спорят с «предыдущим выступающим». И при всем этом — ни одного оскорбления русских, никаких слов, аналогичных звучащим в нашем эфире «фашистам» или «карателям». Никакого аналога концепту «украинцев не существует». Только сожаление по поводу «зомбированности». Реакция скорее рациональная, но и эмоции не переходят какую-то важную грань. Никаких «москалей» в эфире. Ничего личного про россиян и Россию. Ничего.

Когда слушаешь все это, понимаешь, что в украинском эфире не хватает какого-то привычного для российских медиа элемента. Нет источника ярости, нет постоянного механизма воспроизведения эмоционального возбуждения. Интересно, думаешь: откуда он вообще высекается технически, за счет каких форматов? Вспоминаешь, что в русском радиоэфире много таких толковищ со слушателями, а также «бесед с экспертами», которые на самом деле занимаются сугубо поддержанием нужного уровня истеричности. У нас это принимает вид чего-то «доверительного», «откровенного», «новой искренности» как бы «без границ», доходящей до иррациональности, — но на самом деле это просто «электростанция эмоций».

Благодаря ей в России за пять месяцев появилась целая категория слушателей и зрителей, которые, по сути, составляют нечто единое с информационным полем: люди, заряжающиеся яростью от эфира — и возвращающие ему эту ярость. В украинском эфире нет аналога такого слушателя. Там тоже есть радикалы, классические националисты старой школы, которые «против России, но и против Европы», против «всего этого гомосексуализма». Они были всегда, но и раньше, и особенно сейчас они — маргиналы и составляют примерно полтора процента. Их агрессия утыкается в стену рациональности, в доминирующую концепцию «разных мнений» — и исчезает, испаряется, не имея последствий. Вместо этого в украинском эфире — другой массовый тип слушателя, который восхищается Украиной, актами самопожертвования людей, стойкостью духа и т.д. Условно, это такой вариант украинской «духовности»: но важно отметить, что эта духовность порождает забытье, умиротворение и примирение с действительностью, а не агрессию.

Вопрос: почему здесь, во время войны, тип ненавистника не стал массовым — как в российском эфире? Дело в том, что отсутствует сам источник ненависти — исходящий от медиа. Нет источника — нет и агрессивного типа, им порожденного. Все очень просто.

Основное заблуждение российской пропаганды — что на Украине только о России и думают. Это фактически не так: Украина сейчас говорит в первую очередь о себе, она вся сосредоточена на себе. Кроме того (что не менее важно) — Украина при всем происходящем эмоционально вовсе не перестроилась на военный лад. Мало того, украинские СМИ всеми силами стремятся не переходить на военный лад, хотят удержаться в формате «мирной жизни». Тут тоже есть партия войны — вот тот же Гриценко, например, и его тезис «это война, нужно военное положение»; Гриценко употребляет, кстати, знакомую всем нам фразу «все для фронта, все для победы», но и эта точка зрения — милитаризация всего — никак не является доминирующей.

Российские официальные медиа внушили себе, что находятся в состоянии войны с целым миром, и живут этой верой; они уверены, что то же настроение царит и по ту сторону стекла, — но тут они ошибаются. Никто, кроме российских СМИ, не живет в состоянии войны. И не хочет. Российские медиа напоминают Сизифа, который каждый день толкает свой камень наверх — забыв, что перед ним зеркало, предупредительно поставленное санитарами.